Иерусалимский театр «Хан» даже в масштабах нашей предельно оригинальной, неповторимой страны занимает свое уникальное, торжественно- своеобразное место. Этот дом, похожий на старинный постоялый двор или конюшню, эта кладка стен, каменных, неровных, зал, похожий на пещеру или раковину – все имеет свой облик и свою интонацию. Будто сама история стучит каблучками по булыжнику дворика, стоит караулом у кассы.

«Хан» - изящная шутка Вечного города. Подвижный, динамичный, ищущий, этот театр похож на быстрое течение реки. В его поступи есть нечто волшебное. «Хан» всегда подает публике нечто особенное. Выходящее из ряда вон. Даже если это Чехова или Мольер. А уж Нисим Алони и Шай Агнон здесь всегда свои, сенсационные…Эйнат Якир, молодая женщина с тягой писать прозу и драмы, предложила театру свою странную и негромкую пьесу «Перегородка».

Театр пьесу взял, спектакль поставил человек знаменитый и авторитетный, умный, особенный. Одед Котлер. Пока в зале собираются на спектакль зрители, сцена кажется комнатой перед ремонтом: полный хаос, вещи нагромождены или валяются, смятые, забытые. Мусор, какие-то ватные куклы, горшки с засохшими растениями. Потом дадут театральный свет - и это жилище преобразится. Мусор и хаос останутся, но будут объяснены, станут участниками событий.

В спектакле происходит довольно мало чего: я до сороковой минуты вообще не понимала, про что кричит и бьется Илана, от чего так сгорбился Ноах, чей призрак стоит за куклами и сухими цветами. Потом нам понемножку рассказали-намекнули на то, что у этой супружеской пары погибла двухлетняя дочь. Ее сбил своей машиной некий Цали. Жизнь несчастных родителей совершенно пропала, пошла под откос. Ушли смех и радость. Мечты. Планы. Илана стала вздорной и истеричной. Пришивает к куклам-уродкам вырезки из газет: она называет этих тряпичных уродцев «актульные куклы». Ноах пытается как-то приспособиться, поливает свои сухие цветики, что-то пишет в тетрадку. Цали тогда (а прошло уже десять лет) предложил им пожить в его доме. На каких условиях, на какой срок - этого мы не узнаем.

Абсурдная пружина начнет натягиваться, когда мы узнаем Ноах уйдут куда-то прочь из дома, а Цали возникнет на пороге - чтобы жить на своей площади. Илана будет упрямо твердить, что не уйдет, что она имеет право жить здесь, что она не собирается уходить и пр. Чтобы поделить захламленную комнатенку, странная женщина предложит решение: натянуть по центру квартиры занавеску. Сделать перегородку. Она и условия уже обдумала, мгновенно все перечислила, будто прежде только и занималась тем, что готовилась к совместному проживанию с соседом в ему же собственно и принадлежащей квартирке. «Ты позвонишь в колокольчик, вот он…я буду знать, что…». Ей даже не так сложно предложить ему комфортное существование: «Если я не буду занята- могу приготовить еду…А я и не так часто бываю занята…». По ходу беседы она со страстью и азартом выбрасывает в окно все горшки с засохшими цветами. И – черную дерматиновую тетрадку, в которой Ноах вел какие-то свои записи. Ночью Илана бросается к соседу за перегородку (напомним, что именно он сбил автомобилем ее маленькую дочку) – и вступает с ним в интимную связь. Илана выглядит безумной. Все время что- лепечет- припевает-вещает. Слушает по радио сводки о пропавших людях – и утверждает, что видела их где-то. Бегает в ночной рубашке. Подсовывает Цали яичницу, которую не доел муж. Ее стремительное сближение с Цали выглядит еще одной страничкой бреда и безумия. Проявлением пошатнувшейся психики. Горьким актом отчаяния. А утром возвращается Ноах. Какой-то вконец потерянный, помятый, усталый. Собственно, он такой и был. Но теперь все это стало еще острее, ощутимее. Он ищет свои горшки и тетрадку. И говорит, что Нива, жена Цали, больна. Видимо, эту ночь он провел в ее обществе…А тут появляется и Нива. Бледная, страдающая. И Цали печально и покорно обнимает супругу…Свет гаснет. Итак, что же есть у нас в сухом остатке?

Пьеса о боли и страдании - с абсурдной перегородкой по центру. История с элементами черной комедии. И абсурда. Ах, какого невероятно-абсурдного абсурда… Режиссер Одед Котлер высказывается о пьесе очень уважительно. Говорит о таланте и мастеровитости автора. Странно, но факт. В своих постановочных приемах режиссер бережен и точен: легкое безумие Иланы, странности Цали, нудновато-опустошенное брюзжание и тупое молчание Ноаха он вписывает в реальную атмосферу. В странный и многослойный беспорядок застывшего дома. Сценограф Фрида Клапхольц-Авраами продумала и сделала здесь все очень реалистично, размашисто - и с надрывом. Музыка Браза Шхори - тихий стон. Скрежет, слышимый во сне. От нее неуютно и тяжко. Чего и требовалось создателям спектакля. В зале по ходу действия смеются. И грустят. Кто-то скучает. Кому-то интересно. У каждого своя реакция на многократно употребленную яичницу – и на секс в ночи. Каждый зритель развлекается, как может. Как в автобусе на долгом маршруте. Как в жизни. Но все же - с чем мы вышли в искрящуюся влажным воздухом и осколками фонарных лучей иерусалимскую ночь? С печалью. Нили Рогель в роли Иланы очень старалась. Даже чересчур. Нир Рон - Цали был слишком узнаваем. Мы его таким много раз видели. Это не придало новизны и глубины. Йоси Эйни играл с проблемами позвоночника (спектакль чуть не отменили из-за болезни актера) – и страдал вне связи с трудной судьбой Ноаха. Хотя этот актер всегда удивляет и убеждает…

«Перегородка» - опыт. Эксперимент. Явление абсурдизма. Иллюстрация к желаниям и амбициозным устремлениям драматурга Эйнат Якири быть на гребне новаторства. Что-то она в этом плане осуществила. Видимо, плохо понимала, каков будет финал..Мне все это не очень близко – но зал у спектакля будет. Абсурд – наша естественная почва. Мы хорошо, тонко ее ощущаем. Так и живем. Коллекционируя свои тряпки- вырезки, идя в театр за глоточком правды.

Инна Шейхатович