...Автомобильные покрышки. Значит, поедем. Стены из прессованных опилок. Бункер цвета жухлой соломы с окном-дырой. Пианино звучит то идиллически-нежно, то грохочет громом, то рисует резвой кистью аниматора юмористические картинки. Пианист здесь же, и на протяжении всего действия кружит, жужжит, беседует живая музыка. Удивительный пианист Андрей Поляков аккомпанирует мужчинам, играющим великую поэму «Мертвые души». Композитор Александр Маноцков положил поэму на ноты. Миф и документалистика Гоголя разыгрываются актерами, организованными режиссером Кириллом Серебренниковым. Соратники, осуществившие его волю - актеры «Гоголь-Центра», который в эти дни впервые возник в Израиле, на сцене тель-авивского «Камерного». ...Одиссея-Чичикова вносят на руках, как спеленутое дитя. В копошащуюся плазму вносят - и путь начался. Он долго едет-идет по желтой степи-клетке. По русской жизни. По бездорожью (как смешно , однако, звучит его вычурный, как имена детей Манилова, комплимент про «бархатные дороги»). Мимо проносятся автомобильные покрышки и череп лошади (вот вам и птица-тройка, как символ и реалии). Чичиков никуда не приезжает. И пространства вроде огромные, а клетка. И характеры, приметы, вурдалаки, дикие комплексы здесь - узнаваемые, закоренелые. Одновременно трагедия и анекдот. Неизвестный, непонятный человек Павел Чичиков появляется ниоткуда. Говорит всем и каждому на пути демагогические, абсурдные бряцающие приятности. Ищет мертвые души. Он подозрителен. Почти мистичен. Хотя ничего страшного вроде не совершает: крепостные, которые умерли, все еще значатся живыми в ведомостях. По переписи они живы. У Гоголя объяснение есть: опекунский совет даст по 200 рублей за душу, вот и живые деньги.

Мошенничество? Конечно. Но какой блеск ума! Он не такой, Чичиков, как все другие на этом пути. Как эта рыхлая, аморфная масса, страшноватая, опасная. Безнадежная в своей предельной идиотской инфантильности. Они все - мертвые души. Рассказ о них. Опасен и дик Ноздрев (Михаил Тройник), всегда на взводе, истеричный, пьяный, агрессивный. Возможно, его избыточная громогласность чуть пустовата...

Безнадежен и бессильно, бездумно, навеки инертен велеречивый Манилов ( его, как и Чичикова, в одном спектакле сыграл Один Байрон, в другом - Семен Штейнберг). Манилов будто погружен в летаргию, женушка его (Артем Шевченко) - готическая гоголевская ведьма, дети- садисты и изверги, которых жестоко секут, а они оттого еще хуже беснуются...Стул в его доме - не для того, чтобы сидеть на нем, а чтобы доказать, что сидеть на нем нельзя.

...Величественная и жалкая одновременно Настасья Коробочка (ювелирная, изумляющая, очень яркая работа Олега Гущина, его Коробочка такая живая и выразительная, что хочется копеечку подать - и закричать от масштаба ее маразма). А как блестяще режиссерски придуманы в эпизоде с Коробочкой девы-служительницы, вдовы разных стилей и калибров, у которых заготовлены фото покойных мужей - и черные перья, - этакая псевдоблоковская поэзия, - взлетают из рукавов в нужный момент( здесь отметим, что наш умный, тонкий зритель аплодирует!) ...

Собакевич ( Антон Васильев) - явно сотрудник соответствующих органов. Приемчики знакомые - демагогическая беседа, свет лампы в глаза собеседнику - как на допросе... Аккуратно сложенные папочки с личными делами. Пытливо смотрит. Никому не верит. Ненавидит чужих (разных там немцев-французов). И пища у них плохая, вредная, и вообще они - чужие. Его супруга, в шубе и дешевой короне, похожа на дикую кошку или рысь. Из рукава прорастает когтистая лапа...

Плюшкин по Серебренникову - смотритель в мертвецкой. Перебирает битки на трупах. Шипит-дышит, плачет- скулит. Передвигается ползущей, какой-то надрывной походкой. Андрей Ребенков в этой партии трогательный и жуткий. Его герой - и червь, и греческая трагедия...

Необходимо отметить персонажей, в которых вдохнул жизнь нервный и многоцветный, пластичный Никита Кукушкин. Актер привносит в спектакль стильную эксцентричную нотку декаданса и кабаре.

Путь Чичикова петляет среди хамов, сонных недоумков, издерганных опустившихся игроков. Собрав большое количество мертвых душ, Чичиков прячется в гостиничном номере. Разливает красное вино в пластиковые стаканчики. Пьет, зло, отчаянно¸ чтобы забыться, чтобы расслабиться. Уж больно намучился в этих переездах. Срывается, дает себе волю. Спьяну справляет поминки по умершим.

Разные Чичиковы - разные спектакли. И разное звучание этой итоговой сцены. Чичиков - Один Байрон гибкий, легкий, какой-то комфортный и гармоничный. Ему нелегко говорить с идиотами, изуверами, патологическими уродами. Он выявляет острое чутье стиля, языка. Актер ( напомним, что он американец, который живет и работает в Москве) хорошо взаимодействует с партнерами. Прекрасно понимает режиссерские идеи. Байрон подводит итог предприятию, нервному, трудному, опасному. Все позади, можно перевести дух. Как же это было нелепо-печально... Чичиков-Семен Штейнберг другой. Он изменился радикально, осознал, что птица-тройка, комфорт, удобная и умная жизнь - призраки. Он справляет поминки по жизни. По себе. Больше ничего не будет. Он трагичен, проживает долгую судьбу -приходит в спектакль хитроватым франтом, к финалу достигает высокой ноты-плача, и дело не в его коммерции, (с «душами»-то он вроде король, ведь никто в Херсонской губернии не знает , что они мертвые!). В Чичикове-Штейнберге заключен страшный вывод: этим людям не дано изменить ни свои усадьбы, ни мир. Что дальше? Гоголь сжег продолжение. Вероятно, его нет. Не может быть. Мощь режиссерской мысли, огромность таланта режиссера¸ сценографа, художника по костюмам Кирилла Серебренникова впечатляют. Убеждают. Остается только повторить то, что написано на белых майках актеров¸ выходящих на поклон: «Free Kirill». Свободу художникам, всегда свободу. Всем. Потому что они говорят главную правду и на своем птичьем, детском, волшебном языке лучшим образом описывают и вопрошают мир.

Инна Шейхатович

Фото Иры Полярной