Темнокожая эффектная американская леди Линн Ноттэдж смотрит на мир миндалевидными огромными глазами. И в этих глазах – протест и любовь. Она заплетает волосы в африканские косички-дреды, пишет драматичные тексты. Уроженка Бруклина, преподаватель Колумбийского университета, дочь детского психолога и учительницы, Линн дважды (в 2009 и 2017) за свои пьесы «Испорченная» и «Пот» удостоилась Пулитцеровской премии. Уникальный случай, сенсация и в том¸ что она получила премию два раза, и в том, что она женщина и афроамериканка. Одна из магистральных тем ее драматургии – насилие над женщиной. В холодном скорбном мире кипят губительные страсти, варвары всех политических группировок, всех цветов кожи дерутся за территории и право властвовать, ножами, зубами, автоматами, бомбами рвут друг друга, и именно женщины больше страдают от этого варварства. Достаточно вспомнить, что изнасилование признано военным преступлением только в 1998 году, и только единицы преступников предстали за это время перед судом... Линн Ноттэдж – за женщин. Она пытается говорить, кричать о трагедиях женщин, женских изуродованных, загубленных судьбах, ее не слышат, ее голос тонет в грохоте, стонах, ораторских экзерсисах политиков, и престижно-ритуальный Пулитцер здесь выглядит некоей бумажной короной. Израильский режиссер Идо Риклин сделал свою редакцию пьесы Ноттэдж «Ruined» («Испорченная») и поставил ее на сцене бэер-шевского театра.

...Демократическая Республика Конго, наши дни, война не прекращается. Кто-то назвал эту географическую точку «мировой столицей насильников». То ли бар, то ли дешевый мотель на перепутье. Его держит властная¸ эксцентричная Мама Нади. Ее цинизм, практичность под стать ее чувству справедливости. Выпивка, биллиард и женщины – вот что привлекает путников в заведение Мамы Нади. Они идут по кругу, все одинаковые, неотличимые мужчины, солдаты, как бы регулярные части, повстанцы, коммивояжеры, авантюристы. Все – агрессивные, алчные. Кто больше, кто меньше. Все – враги. Они убивают, крадут, насилуют. Они появляются из рваной дыры, которая обозначает дверь. И рану на теле земли. И символизирует то материнское, женское естество, которое дарит жизнь, наслаждение, и чревато в этом мире для самой женщины болью, унижением. Сценограф спектакля, всегда остающийся истинным театральным философом Саша Лисянский, дал прочтению пьесы глубокий и метафоричный зрительный образ: на черно-охряной, грязно-кровавой стене – дыра, этакие врата ада, а между «салуном» и комнатами «девочек» цветная веселенькая занавеска из бусин - как жалкая попытка придать уродству и тошнотворности этого места фальшивую праздничность... Герои пьесы по замыслу автора темнокожие. Режиссера это не смутило, - какая, на самом деле, разница, цвет кожи, язык – условность, мир жесток по отношению к женщинам всегда и везде, героини Ноттэдж – это обобщенные образы, и у войны не женское лицо... Софи (ее играет вдохновенная, в высшей степени музыкальная Реут Алуш), девушка из интеллигентной семьи, она даже читать и считать умеет. На ее семью напали, ее разорвали чуть ли не пополам прикладом, без жалости, без капли сострадания. На глазах у Салимы (чуткая и экспрессивная Майя Турджеман) убили ее ребенка, маленькую девочку, и она хотела уйти куда-угодно, бежать от видений, забыться. Жозефина ( Даниэль Менухин) – гибкая, безучастная к происходящему, только в музыке она загорается¸ только когда танцует, эта раненая пантера начинает жить. Торговец-араб Азиз Арари ( Уди Бен-Давид) изворотлив, умеет найти со всеми общий язык, его бизнес цветет на болоте человеческих слабостей, прегрешений, временами он даже обаятелен в своем безграничном комформизме. Мама Нади (Сара Вино-Элад) берет к себе женщин с поломанными, загубленными судьбами. Она не делится планами, не ведет задушевных разговоров. Требует дисциплины и молчания. Хочет выжить, выстоять, не обнищать, не умереть под забором – вот ее программа-минимум. Она никому не верит, не заискивает. Язвит. Наказывает. Лицемерит. Только когда зловещий Осенбенга, командир якобы законного военного подразделения (ультимативный, грозный Одед Леопольд) наставит на нее пистолет, безжалостно прикажет сжечь ее обитель, она дрогнет, по-настоящему испугается за своих Софи, Жозефину, Салиму... Актриса создает цельный и мощный образ. И колючий, и нежный одновременно. Кристиан (Амир Криеф), издерганный, потерянный, впечатлительный, находится в центре этой страшной вселенной, где летят головы от удара мачете, где насилуют женщин, наживают состояния на войне. Он – как одинокое дерево, застигнутое грозой¸ и бежать некуда. Амир Криеф - актер особой нервной организации. Он – драгоценный инструмент, арфа, лютня, с огромным диапазоном красок, он умеет передать самые глубокие, потаенные переживания, свою тоску, отчаяние перед чудищем-войной, и жалкую, увечную любовь, которая могла помочь отогреться в этой пустыне. Если бы Маму Нади в свое время, раньше, в другой военной вьюге не искалечили, не разорвали, другие люди с автоматами. Страшно и трагично воспринимается сцена, когда изувер, чудовище в военной форме заставляет его, с трудом преодолевшего зависимость, пить до потери сознания...Гитара и ударник (Авнер Тоаг и Дани Шапира) сопровождают, комментируют, участвуют. Органично¸ увлеченно, тактично. Сценические бои выглядят в постановке Ури Бустана настолько грозно и реалистично, что хочется и бежать, и остаться, и броситься на помощь. Художник по костюмам Уля Шевцова тонко и небанально выстроила баланс между совершенно случайным подбором стилей, цветов (война – тут не до моды!) – и реализацией серьезного творческого замысла. Так, прекрасно придуман костюм Мамы Нади, этот восточный, с показной роскошью, люмпенским шиком плащ, функционально-военные, но вполне женственные ботинки...Музыка Эльдада Лидора – душа, ритм, агрессия времени, агрессия, которая душит самые человечные, самые истинные чувства...

«Испорченная» (мне кажется, именно такой вариант перевода в данном случае наиболее точен) – качественный, убедительный спектакль. В его атмосферу входишь, вживаешься мучительно, он захватывает, после спектакля остается именно тот эмоциональный эффект, который зовется катарсисом. Пьесу Линн Ноттэдж уже многократно сравнивали с брехтовской «Мамашей Кураж». Это сходство весьма поверхностное: маркитантка Кураж готова служить гидре войны ради наживы. Мама Нади спасается от войны, как может, да и сама ее судьба, ее страдания отличают ее от героини Брехта. В беэр-шевском театре возник серьезный спектакль.

Горький, трудный, интересный. Пусть сводки новостей не приносят сведения о насилии над женщинами. Пусть женщины, девушки, девочки живут в безопасности. Дай нам Бог не скатиться до Конго.

Инна Шейхатович