Найти его так же трудно, как выбрать из ста разнокалиберных культурных событий Израиля, манящих и зовущих к себе каждый вечер, одно. То, которое важно и необходимо смотреть.
Поплутав по закоулкам вблизи окутанного иссиня-черным плащом ночи моря, мы вышли на каменистую скользкую тропу. Она и привела в «Симту». Спектакль, который нам предстояло смотреть, его создатели назвали «Один и одна». Роли и маски, пластику и акценты разметили, нафантазировали, представили нам очень интересные артисты - Цвика Фишзон и его дочь Алина.
Цвика Фишзон - актер необыкновенный. Он вел в театре идей и революционной хореографии Инбаль Пинто и Авшалома Полака первую скрипку. Именно так. Потому что, кроме выразительной пластики и богатства пантомимического инструментария, Фишон наделен собственной, никого другого не напоминающей личностной палитрой. Цвика выходит - и вот он образ, вот тема и метафора. Символ и главная краска спектакля. Он солист, выразитель главной линии, особый герой повествования.
Когда союз Инбаль Пинто и Авшалома Полака распался, Цвика остался на своем амплуа, в том же звании - загадочного и многозначного, аскетичного, будто ниоткуда пришедшего и неведомо куда бредущего странника. На новом маршруте Авшалома Полака он так же странен и многомерен, как и прежде. Что-то суммировалось, синтезировалось, выросло до размера самостоятельного путешествия, и возникло высказывание, приношение театру, которое получило название «Один. Одна». Только к солисту, протагонисту добавилась партнерша, новая краска. Дочь Алина.
Можно, конечно, пытаться найти определение формы, некую жанровую нишу для того действа, которое семейный коллектив показал нам в «Симте». Актеры, персонажи по имени Дон и Мона, переодеваются, перевоплощаются. Актеры играют для себя. Они уверяют, что им не так важно, понравится зрителю их работа или нет. Не волнует, уйдет ли публика. Расскажет ли про их детище позитивно или наоборот.
Они играют - и тем живы. Какой-то минимум бутафории, деталей костюмов. Минимум текста - он, собственно, мог и отсутствовать. Минимум сюжетного пространства. Есть кони, змеи, границы, перелицовка - в очень миниатюрном размере - знаменитых сюжетов.
Дон -авторитарный, Мона - покорна и готова все его приказы выполнять беспрекословно. Они идут, движутся. Но земля круглая - и от одного поражения эти бедолаги приходят к другому. И все повторяется. И снова провал. Исполнители ролей в этом водовороте-походе никем и ничем не защищены. Никто их не поддерживает. Тема и художественные средства вполне жизнеспособны, имеют право на подмостки, зрительское внимание.
Читайте также
Труду отца и дочери явно не хватает режиссуры. Структурности и драматургической завершенности. Зал «Симты» в этот вечер был переполнен, зрители слушали и смотрели исключительно заинтересованно и доброжелательно. Уровень актеров убеждает, оправдывает цель творческого коллектива.
Манипуляции с маской и змеями в той части, где нам показывают Клеопатру и Антония, могли быть логичнее и ярче. В том случае, если бы у перформанса был бы режиссер. В данном же случае актеры печально одиноки. Они одни в пути, одни в поиске обобщающей идеи, в стремлении наладить диалог с залом. Их призывы (неявные, скрытые за печальной улыбкой) быть деликатнее, добрее с актерами, с этими вечными детьми-странниками, трогательны. А вот убедительности, силы недостает. Недостает и цельности, сюжетной уравновешенности. Ясности.
Тому, кто ищет в любом спектакле особой устремленности к высокому Олимпу искусства под названием «катарсис», этот занавес не открылся. Ночь глотнула стайку театралов, которые вышли из театрика, ручейком протекли по улице Мазаль Дагим, растворились в прошитой звездными колючками темноте. Они тоже были одни, все и каждый - жаль, что хорошие, умные, талантливые актеры не довели до логичного обобщения, до истинной высоты свой творческий замысел…