В переводе и трактовке Гура Корэна и Ирада Рубинштейна - действие происходит в Израиле. Изменены имена персонажей, другим стал род занятий одного из них. Спектакль поставила Тамар Кейнан. У нас в Израиле он называется "Белая ночь".

В США эта история была поставлена в театре, потом стала телевизионным фильмом, который номинировался на премию "Эмми". Тема пьесы - классически острая, злободневная: ситуация с афроамериканцами, черты дискриминации, абсурд бюрократии, жестокость со стороны полиции и прочие сопутствующие элементы жизни людей с черным цветом кожи в самой великой демократической державе мира. Перенос американских проблем на израильскую почву показался мне несколько искусственным, хотя исполнители ролей в этом неповинны.

Кристофер Демос-Браун (он женился на Стефани Демос, присоединил ее фамилию к своей, а она, присоединив его фамилию, тоже стала Демос-Браун) работает адвокатом. Автор десяти пьес. Изучал в колледже русский язык. (Интересно было бы знать¸ изучил ли?) "Американский сын" - его самый большой успех. История, рассказанная в пьесе, трагична.

Переводчики превратили темнокожую американку в эфиопскую гражданку Израиля по имени Элишева. Она была замужем за белым адвокатом, у них есть общий сын. Мама называет его Адисом, ее бывший муж предпочитает Ади (так звучит более по-израильски).

Однажды Адис, паренек - как мы понимаем, талантливый, умный, перспективный - пропадает, и Элишева приходит в полицию. Тут происходит горячий, очень эмоциональный разговор с дежурным полицейским. Элишева заявляет, что в полиции, да и в обществе в целом наблюдается предвзятое отношение к представителям эфиопской общины. Элишева, не стесняясь в выражениях, на не слишком допустимом в стенах полицейского участка "forte" обвиняет растерянного служителя закона во всех страданиях евреев из Эфиопии. Зал слушает сочувственно. Явление это всем знакомо, трудности жизни темнокожих братьев не могут не тронуть евреев.

Вы только не подумайте, что в моих словах кроется ирония. Вовсе нет! Всякая дискриминация вызывает отвращение и гнев у цивилизованных людей, а спектакли и мудрые законы, этикет и здравый смысл работают только в отношении цивилизованных людей.

Люди нецивилизованные существуют в другой системе координат. Разговор в участке длится и длится, информацию о пропавшем сыне матери дать отказываются, форменное равнодушие полиции вызывает живой отклик в сердцах зрителей. К Элишеве присоединяется ее бывший муж-адвокат (в первоисточнике, у Кристофера Демоса-Брауна он был сотрудником ФБР). Муж кричит (они все, в общем, кричат, вероятно, надеются, что так до публики легче дойдет смысл их речей). Доказывает, что мальчик должен оставить глупости, пойти после школы в боевые части, а не в армейский оркестр, потом, после службы, обрести престижную профессию, чтобы отец мог им гордиться… Ночь, эта тревожная, долгая ночь без сна длится и длится. За стеклом сбегают струи дождя. Элишева (ее темпераментно и убежденно играет Рут Асарсаи) много жестикулирует, обличает, требует. Излишне, я бы сказала, жестикулирует и требует. Ее мужа играет Ишай Голан, который тоже не скупится на энергичные всплески голоса и рисует своего персонажа грубоватыми мазками, этаким крупным помолом психологизма… Йоав Леви здесь играет белого полицейского, Адам Канда - темнокожего. Он как раз произносит ударные смысловые реплики, выражающие гражданскую позицию переводчиков пьесы: "Эфиоп никогда не станет своим в этой стране". И делится пережитым: многие помнят те грозные эфиопские волнения, когда протестующие жгли автомобили, деревья, и перекрывали дороги. Помните? Так вот, наш герой грустно сообщает, что он ощущал раздвоение: с одной стороны хотелось поддержать братьев, а с другой - он был вынужден выполнять долг человека, который на службе у государства…

В финале выясняется, что пропавший эфиопский юноша был убит выстрелом полицейского. Причиной, спровоцировавшей такие действия стража закона, послужила наклейка на машине, в которой ехали Адис и два его темнокожих друга. Наклейка гласила: "Полицейские - убийцы". Нет, стрельба началась не из-за наклейки - из-за неповиновения приказу полиции выйти из автомобиля, не бежать, сотрудничать…

Элишева очень показательно рыдает (как всякая мать, как женщина, я понимаю глубину ее горя - но уж очень искусственно звучит и читается вся сцена).

Судорожные стоны Элишевы ранят сердце, а ее бывший муж от потрясения вжимается в стену. Молчание. Гаснет свет над этой сценой, а потом актеры выходят на поклон. Тут нас должен бы настичь катарсис. Но нет, его нет, как нет и понимания, для чего была проделана эта работа. Перевод, постановка, странная адаптация, в которой сместились акценты; а истина, скажем прямо, укрылась в высокой и бурной волне формального гуманизма. Публицистичность и страсти навзрыд не искупают художественную пустоту. Актерская игра не убеждает. Пьеса (думаю, она почти такая же среднестатистическая и в первоисточнике) не выделяется никакими идейными или эстетическими достоинствами. Ситуация не органична¸ не очень соотносима с нашей страной.

И еще. Вероятно, если вы читаете сейчас эти строки, значит, вы репатрианты. И вы не понаслышке знаете, как трудно достаются победы, ученые звания, карьерные продвижения, победы в художественных конкурсах, и премии. И не надо мне сейчас говорить о том, что "нам с вами было легче с самого начала". Хотя пьесу, пусть даже талантливую и яркую пьесу, о том, может ли "оле ми русия" добиться правды¸ стать своим, истинным братом и земляком коренных израильтян, и примут ли его за своего уроженцы страны, никогда не поставят. Даже если ее напишут. Даже если она будет прекрасна. Она не окажется "в формате".

Нет? Я не права? Ходульность и искусственность спектакля, который родился в "Камерном", странно раздражают. Зачем это было перерождать и ставить? Видимо, стоимость спектакля (на сцене сравнительно небогатые декорации: автомат с шоколадками и питьем, стопка папок и две скамейки; героев четверо…) невелика. Если театру такой момент важнее всего - так тому и быть. Полтора часа жизни зрителя - не слишком много. И все же это полтора часа. За это время можно поразмыслить о том, что американские проблемы мало похожи на израильские; а решение израильских требует терпения, разума и доброжелательности от всех - даже от темнокожих подростков, адвокатов и полицейских.