День горячий, еще совсем по-летнему беспощадны небеса, тель-авивские улицы заполнены шумом, толкотней, сигналами клаксонов. А я перешагнула порог – и стало тихо. На авансцену вышли скульптуры.

...Она что-то восковое-серое соскабливает с ножки длинной балерины. Балерина в ее мягких нежных руках покорно движется. Вращается. Плывет в воздухе. Балеринка – не ее работа. Но Аллины руки прикасаются к ней по-матерински нежно и требовательно. Вдруг вспомнилось: Сальвадор Дали говорил о воске, что это материал призрачный и мрачный. Восковая куколка преображается в руках маленькой женщины. Женщины- скульптора...

Столы и полки в этой маленькой комнате уставлены и усыпаны фрагментами скульптур. Вокруг святилища, домика-литейки, на стеллажах узкого, нагретого солнцем двора, сложены-спрессованы пористые полые монстры. «Это формы для отливки» - поясняет Алла Гринберг, подводя меня к маленькой двери в другом дворике. Дверь – как в доме гнома. Совсем не урбанистическая. Алла звонит, дверь открывает человек в маске, похожей на респиратор. «Маска зачем?» - бесцеремонно спрашиваю я. «Не хочу, чтобы легкие были зеленые»,- приветливо отвечает человек. - «Это отделение работы с бронзой»...На столе сияют под электрическим светом крылья бабочки. На полках- скульптуры. Алла перелезает через какие-то ящики в белой каменной пыли, снимает свои работы. Показывает на самые тяжелые, просит, чтобы мужчины-соратники их сняли. Скульптуры еще не тонированные, совсем новенькие. Они ждут своего часа, им нужен штрих, миг, чтобы окончательно родиться, чтобы стать самими собой. Они наполнены движением, - это, пожалуй, самый важный «фирменный» знак Аллы Гринберг. Вот танцовщица, Терпсихора, летят складки платья, это мир летит с ней, в ней, и шарф - как пропеллер – накручивает на себя воздух и время. Моисей бежит нам навстречу , неся скрижали, клоуны кувыркаются, дамы в кресле покачивают ножками... А этой красотке сделана юбка из раскрытого зонтика, и удобно, и элегантно... Вот эта новая работа, которая еще не завершена, острый укол памяти о нашей беде, о Катастрофе. Из тяжелой дохи, похожей на палатку¸ выглядывают лица. Каждое – немой крик...

Минчанка, племянница талантливого скульптора, участника многих выставок Соломона Аншелевича, она маленькая, уютная, с нежным розовым лицом. Возраста ни в жизнь не угадать, молоденькие глаза, юная кожа. Вот только складывая: семнадцать лет после училища в Минске, да плюс двадцать шнсть в Израиле...И имя ей очень идет –Алла... Аншелевич- это девичья фамилия моей героини, которая ищет и помнит свои корни. Дядя Соломон ушел на войну добровольцем, пропал без вести, даже фотографий не осталось. В Минске нет его имени на мемориальных досках. Родители братьев Аншелевич, Соломона и Иосифа (это Аллин отец) погибли в минском гетто. Девочка, будущий скульптор Алла была (да и осталась, мне кажется) застенчивой. В кружок изобразительного искусства во Дворце пионеров ее за руку привела старшая сестра. Алле было 14 лет. «Очень хотела лепить...все бы отдала за пластилин, за глину...». Первого педагога она вспоминает с нежностью, с любовью. Как чудо, которое вдруг вошло в ее обычную жизнь. Парадный, просторный, до основания разрушенный в дни войны, а потом отстроенный пленными немцами главный проспект белорусской столицы вел девочку к улице музеев, туда, где во Дворце пионеров многие талантливые дети получили волшебный ключик и пошли искать свои волшебные дверцы. Сейчас в этом здании что-то решительно- коммерческое. Нет пионеров, нет их дворца. Да и вообще нет того Минска, нашего города. Теперь он стал красивее, респектабельнее. Но – ушел куда-то в сторону, по другому маршруту. Во Дворце искусств – ярмарки шуб и курток, церковные лавки, люди с холодными цепкими взглядами. Но я отвлеклась... После школы моя героиня поступила в Минское художественное училище, на отделение скульптуры. Потом трудилась художником- оформителем на одном из минских заводов. Ее работы были экспонированы на нескольких крупных белорусских выставках. Искусствовед Лариса Финкельштейн, истинный специалист своего дела, создатель уникальной в своем роде галереи «Брама», самоотверженная Дама белорусского художественного пространства, считает Аллу Гринберг одним из самых интересных мастеров скульпторов в истории Белоруссии. Один из коллег уважительно сказал:

«Тебя не смогли испортить». Смешного-грустного в ее белорусской дороге было много, например, на одну из серьезных выставок в Республиканстком дворце искусств была отобрана работа Гринберг « В музыке», решение принимал сам мэтр, почти что живой классик Анатолий Аникейчик. Но когда Алла пришла на открытие, ее скульптуры в зале не оказалось. Зато была выдвинута причина, по которой эта работа малой формы не нашла место в экспозиции. «Не было нужной подставки». Алла бы промолчала, подставка – это веский аргумент, но воительница Лариса Финкельштейн приказала: «Звони Аникейчику!». Позвонила. Подставка нашлась. Хотя и не на открытии, но скульптура все же была выставлена.. Там, в Минске, Алла встретила своего будущего мужа, родила детей. И на мой вопрос, какую свою скульптурную работу она ценит и любит выше всех других, она отвечает удивленно и просто: ¨Как я могу сказать? Это же как дети, разве мама может любить одного ребенка больше, чем другого? Они все мои, все мне дороги!».

В 1991 году семья уехала в Израиль.

Скульптуры того периода никуда не уехали. И когда муж увидел, что Алла складывает свои альбомы по искусству, он сказал: «Это вряд ли тебе там пригодится. Со скульптурой покончено». Да так и могло показаться¸ подуматься. Но на Святой земле пришли новые образы, сны и наблюдения, по-новому заработала фантазия. И – вот они, мальчик, который играет и взлетает с птицами, множество обликов летящего Шагала, его муза Белла, по-птичьи крылатая, по-ангельски невесомая. Колеса, круги – один из повторяющихся символов, особый знак.

- С чего, госпожа скульптор, началась ваша трудовая, творческая жизнь на исторической родине?

- Я работала дворником. Надвигала шапку на глаза, а поскольку была маленькой и худенькой, люди часто говорили: в школу тебе, парень, надо.

- А как в вашу жизнь вошла эта литейка, ежедневный тяжелый труд по созиданию чужих работ?

- Все было просто. Случайно. Отказаться от того, что всю жизнь люблю, не могла. Осмотрелась. Купила глину, понадобилось место, чтобы ее обжечь. Поговорила с Яковом Эпштейном – был такой очень хороший человек, скульптор. Мне сказали, что надо в Тель-Авив, там есть литейка, заводик. Я пришла. Познакомилась. Осталась. Вот уже двадцать лет, как я здесь.

«Алла, а если бы не скульптура, не этот ваш трудный путь, не глина, не бронза, чем бы вы могли заниматься?». Она отвечает, не задумываясь: «Ничем. Я хочу только это...».

- Ваш будильник звонит в четыре утра?

- В четыре ноль пять... Но это не очень важно. Встаю, иду к автобусу, еду, путь из Явне в Тель-Авив не очень долгий. Важно, что я продолжаю работать.

- Есть скульптор, который вас вдохновляет? Который будто ведет с вами диалог?

-Камилла Клодель... Я люблю ее больше, чем Родена. Много о ней думаю.

У меня есть книга, которая рассказывает о ней, но я не могу дочитать - плачу, жалею ее...

- А еще? Актер, писатель¸ может, искусствовед?

- Ирина Антонова. Я ею всегда восхищалась. Была на ее лекции, на той, что прошла недавно в Тель-Авиве. Было очень интересно, это было для народа¸ для всех, хотя я бы, наверное, предпочла более профессиональный разговор. Люблю Окуджаву, Елену Камбурову, балет. И – Раневскую!

- Вы никогда не жалели, что уехали? Что живете в городе с пальмами, а не с нашим минским тополиным пухом?..

- Нет, я никогда не жалела. Ни единого момента. Я бы там никогда не добилась того, чего добилась здесь. Я не имею в виду деньги или славу, я имею в виду качество работ, новые идеи, вдохновение.

За эти годы колесо ее судьбы быстро и много вращалось. Скульптурная галерея растет. Что-то сделано, что-то предстоит сделать. «Персональных выставок было не очень много... Коллективных – немало». Ее клоуны, пророки, портняжки, красавицы в огромных шляпах, ее розы, рассыпанные повсюду, лица жертв страшной беды-войны ( Катастрофа- важнейшая, святая тема для этого мастера) такие , ее художники толпятся в своем особом космосе - и их партия поражает разнообразием. В литейку приходят скульпторы, и профессионалы, и любители. Алла с ними работает. Доводит их скульптуры до конечного результата. Исправляет. Иногда переделывает. Вокруг творятся чудеса: коллеги- волшебники окунают восковые скульптуры в жидкую керамику. Отливают в бронзе. Алла умеет многое. Выслушивает мнения, советы, претензии. Устает. Работа – куда ж от нее. А все другое время (и откуда она, интересно, его берет?..) Алла творит. Точнее - тоже творит. Нет, она жена, мама, бабушка, и все что с этим связано, разумеется, выполняет. Но прежде всего она скульптор. Талантливый, яркий. Оригинальный мастер, который далеко позади¸ на мостовой родного города, оставил ветхую рубаху соцреализма...

Инна Шейхатович