В тот день фонтан у театра «Гешер» не работал. И не было слышно шума падающей воды, традиционно сопровождающего беседы зрителей на каменистой площадке перед театральным входом, звякание посуды в кафе. По небу низко шагали крупные тучи, будто свернутые из тяжелого тюля. Собирался дождь. В киоске продавали фалафель, сухой, привычный, горячий, как камни пустыни. Парень в бандане, с косичками выгуливал собаку. Что-то громко доказывал по мобильному телефону. Один из самых грандиозных режиссеров современности, неповторимый и необъяснимый Римас Туминас стоял на гешеровском балконе и курил. Ни фалафельщик, ни парень с собакой не смотрели вверх, на балкон. Я запомнила картинку: бездействующий фонтан...тучи...магическая декорация древнего Яффо, выдуманного, истинного, атмосферного...

Будто время остановилось. Человек на балконе театра курил. Я поднялась по винтовой лесенке в офис театра. И начала разговор с главным режиссером московского театра имени Вахтангова Римасом Туминасом и его другом и верным музыкальным соавтором, многоликим композитором Фаустасом Латенасом.

Они расположились в стильном кабинете стильной дамы – генерального директора «Гешера» Лены Крейндлиной. Здесь элегантная мебель, немного декаданса, немного деловитой женственности. Фаустас опустился в кресло. Римас занял кожаный диванчик.

Скоро наша публика увидит нашумевший спектакль «Царь Эдип» в постановке Римаса Туминаса. С музыкальной эстетикой, звуковой плазмой Фаустуса Латенаса. С теми находками, прозрениями, современными чувствами, которые делают театр Туминаса уникальным. Это будет актуальный и шокирующий Софокл. Перешагнувший века и явленный растерянным и пресыщенным людям ХХI века. Оформленный сценографом-конструктором Адомасом Яцовскисом ( еще одна важная фигура в экипаже театрального астронавта Туминаса). О «Царе Эдипе», об этой трактовке устрашающей, горькой, безжалостной пьесы Софокла уже написано и сказано очень много. Голоса видевших и оценивших это театральное московское чудо слились в стройный панегирический хор. Словно яркая, предельно-театральная, из игры и мистерии рожденная природа сценического искусства Вахтангова возродилась в режиссуре, художническом почерке литовского кудесника Римаса Туминаса.

И вот серый тихий день в Яффо. И тучи идут над разбросанными у моря домиками. И мы беседуем в кабинете генерального директора театра «Гешер». Театра, который вырос на жаркой почве искусства нашей страны. Страны, , которая – как говорил политик и интеллектуал Шимон Перес, спасавший «Гешер» в трудные дни – «больше драма, чем страна».

- Господин Туминас, прежде всего, я хочу сказать вам спасибо. За спектакли, за радость постижения и открытия. И – за то, что согласились со мной встретиться.

Пока режиссер отвечает в стиле «я вам тоже благодарен», композитор встает и скромно уходит в глубь кабинета. Отставляя режиссеру авансцену. Я сообщаю, что ему, Фаустасу Латенасу, я тоже очень благодарна. За тот неожиданный колоритный рельеф, который его мысль, гармонии дают театру. За высокое музыкальное небо спектаклей, в которых он творит свои лейттемы. В «Царе Эдипе», например, он перемешивает Генделя, сиртаки, еще какие-то современные звуки и стили...«Нет, не уходите, мы будем разговаривать...».

- Скажите, за те годы, которые прошли с вашего первого приезда к нам на Фестиваль Израиля – мы тогда увидели «Дядю Ваню» - изменилась ли наша публика? Есть ли разница в дыхании зала, в восприятии спектаклей?

Римас Туминас отвечает неспешно, обстоятельно. Нет ощущения, что он подбирает слова – но в строе фраз присутствует почти неуловимый след другого языка, этакая литовская краска.

- Мне кажется, публика стала более требовательной. Она не прощает ложь. Дезинформацию. Приблизительность. Банальность. Зритель стал острее реагировать. Если театр не попадает «в яблочко», в жизнь, сегодняшний зритель не мирится. Лет 20-30 назад мы все чего-то ждали. Думали, все впереди. Теперь никто ничего не ждет. Есть отстраненность. Есть такая скрытая апатия. Искусство пытается быть вне апатии, над ней. Есть театр – и надо ему служить. Театр остается театром – в этом его правда. Так сказала как-то наша актриса Людмила Максакова, театр остается единственным оазисом свободы и нравственности. Он продолжает быть зоной свободы и честности. В театр идут за правдой отношений. Золотое сечение честности проходит по линии рампы. Я всегда говорю, что на галерках сидят ангелы. И они пристально наблюдают за нами.

- Театр – это навсегда? Пока стоит мир? Или время, когда театральное искусство было рупором, университетской кафедрой, храмом прошло?

- В сегодняшней жизни мы слишком зависим от ритма. Навязанного, губительного, за которым ничего не стоит. Москвичи это особенно чувствуют. Нельзя этому ритму поддаваться. Театр дает повод остановиться и прислушаться. Птолемей говорил, что есть восемь сфер. Семь получили какие-то названия, про них что-то было сказано, а восьмая осталась неизведанной, неназванной. Ватикан решил, что там ангелы. Хор ангелов. И меня всегда любопытство одолевало: что же это за хор? Может, туда уходят мои снятые уже с репертуара спектакли? И там, вместе с ангелами, живут? И там они совершенны? Я точно знаю, что театр не проходит бесследно. Театр не исчезает. Театр с людьми давно. Ронсар за сто лет до Шекспира писал «...мы все – актеры поневоле, Всесильная судьба распределяет роли , и Небеса следят за нашею игрою».

Театр никогда не устареет, не выйдет из моды – в этом у меня нет сомнений! Время театральных открытий не прошло!

- Господин Латенас , у нaс недавно был драматический театр из Грузии, который привез спектакль без слов. Вся история рассказывается при помощи пластики и музыки. Как вам такие опыты? Они вам близки? Вы же человек из партии музыки, слово – не ваш инструмент...

- Слово – не мой инструмент, но инструмент театра. Зачем театр, если он без слов? Тогда уж опера или балет...Я не вижу в этом эксперименте ничего ценного. Мне такие вещи не очень интересны...

- Теперь вопрос режиссеру: как вы познакомились с Фаустасом Латенасом?

- О, это было тридцать лет назад...

Фаустас говорит:

- Это было в баре...мы гуляли, беседовали...Видимо, Бог хотел, чтобы мы познакомились. Мы очень много работаем вместе. Уже, мне кажется, понимаем друг друга без слов.

Я, разумеется, читаю сначала пьесу. Читаю без каких-то планов или набросков. Знаю, что делать, строить Римас все равно будет что-то свое, неожиданное, личное. Я не вычитаю это в тексте. Там нет для меня подсказок. Это все равно будет он, и это будет его театр на тему человека. И я представляю ему целое меню музыкальных идей. Комплекс. Как в ресторане. Вот в «Царе Эдипе» вдруг возник саксофон. Царь Эдип у Римаса играет на саксофоне. И тема Иокасты. И тема Рока...Режиссер ищет, кажется – вот, нашлось, есть, я тоже ищу, придумываю, передаю, что надумал - а он потом все меняет...

Римас дополняет сподвижника и друга:

- Зачем человек приходит в театр? Он приходит как на мессу! Как на священный обряд. Как на исповедь. И надо обнажить, провести эти внутренние связи, дать ему вариант понимания жизни, честности, любви. Человек видит на сцене свои грехи – и очищает душу. В работе над спектаклем нет ничего проходного, случайного...И музыка – важный герой, даже если она фон...

Фаустас подхватывает:

- Вот мы делали «Вишневый сад»...Я приносил одну тему за другой, экспериментировал, перебирал инструменты, ритмы – ничего не подходило. Давал разные стили. Чего только не предлагал! Потом вдруг возник простой ноктюрн...

Римас кивает:

- ...и все стало правдой, все обрело смысл, душу...

- Что для вас дороже всего в процессе создания спектакля? Что более всего волнует и радует?

Туминас отвечает почти сразу:

- Я всегда любил начало репетиций. Когда море идей, и ничего не решено окончательно, и все можно, реально, все дороги открыты.

...Я вспоминаю острый, фееричный, пленительно-нарядный спектакль Туминаса «Маскарад» по Лермонтову. Где снег и холод движут людьми. Мечется по снегу балетная Нина, белая, легкая, как фарфоровая статуэтка. Элементы кукольного театра, цирка, мистика в самом строе действа, изящество шахматной черно- белой партии – все органично собрано и прилажено. Не счесть режиссерских выдумок и метафор. И среди этого танца-круговращения, среди снежной метели (режиссер сам назвал свой спектакль «зимняя сказка для взрослых») – грех Арбенина, его преступление против любви, против жизни. Зимний холод его ледяной души...

- Спектакль «Царь Эдип» родился из преклонения перед великой Грецией, страной, которая дала миру искусство?

- Меня привлекла эта пьеса своей темой. Космосом вопросов. Отсутствием деления на черное и белое Эдип не преступник, не грешник – он просто попал в водоворот большой игры. Он был актером в небесном театре, в чужом режиссерском поле, но спросил с себя по высшей строгости. Небо велело? Ладно, хорошо. А где тут я? Я- человек, где? И через этого человека другие могут попытаться понять себя...понять, оценить меру своей личной ответственности...

- В вашем спектакле есть дань эстетике, гармонии Греции, этот воин, например, будто сошедший со старинной амфоры...

- Дело в том¸что я не ставил трагедию. При всей трагичности, грандиозной драматичности истории, при всех этих кровавых событиях – это праздник, это театр, это красота, стройная, завораживающая. Это Греция с ее совершенством линий! Мне казалось важным, чтобы на сцене была Греция, оставившая нам тоску по красоте, тягу к красоте, идеалы красоты.

- А теперь ответьте мне на такой вопрос: что вам особенно понравилось, запомнилось, заставило задуматься в нашей стране?

Фаустас Латенас медленно произносит «люди...люди очень запомнились, интересные, оптимистичные».

Режиссер Римас Туминас отвечает:

- Здесь как-то все пронизано верой, спокойной, несуетливой, серьезной, внушающей уверенность верой.

Это хорошее место для искусства¸ для жизни. Для размышлений. Для полноценного созидания души.

Мэтр поднимает руку - и я вижу на его запястье красную нитку. Которая оберегает от злых сил. И привлекает энергию, здоровье, удачу.

И я мысленно прошу у неба оберечь гостей. Их талант, их особую в мире интонацию, мысль, фантазию. А вслух говорю светское:

- Спасибо вам, мы ждем к себе « Царя Эдипа». Пусть сбудутся все ваши планы и мечты!

Инна Шейхатович