Уильяму Шекспиру мир обязан очень многим. Никогда нам не узнать - все сроки вышли, поток доказательств смешался с золой и туманом - был ли он, жил ли на самом деле, этот феноменальный драматург. Или тексты - результат некой глубоко запрятанной детективной интриги? Но пьесы, - прекраснейшие, мудрые, изящные, остроумные, длятся, сияют и не собираются исчезать.

Шекспир тоже многим обязан этому миру. Слава, многообразие трактовок, всеобщее поклонение, звание безоговорочного эталона, эхо легенды - это дар человечества тому чуду и бесконечной светоносной тайне, кодовое имя которой - Шекспир...

Снова и снова открываем эти старые пьесы - и восхищаемся. Ну, я имею в виду, восхищаются те, кто еще не утратил чувство прекрасного и вообще чувства как таковые…

В Израиле Шекспира ставят много. Среди чертополохов разной, всеми силами пробивающейся к солнцу псевдодраматургии, римейков, подражаний, среди перепевов и перелицовок вдруг вспыхивает звездочка гармоничного, умного и актуального. Вновь над залом встает зарево Шекспира.

Вот и в «Гешере» опять привлекли в свидетели и судьи Ромео и Джульетту. Веронские дети, точнее - юные космополиты снова страстно полюбили - и погибли, не в силах победить этот грубый, жестокий мир. Мир не меняется. Или меняется в еще более жестокую и страшную сторону. Еще обиднее, что олицетворением зла и горя, упрямства и пошлости снова стали для детей их собственные родители. Хотя в новом спектакле, который поставила Ильиль Семель, ни папы, ни мамы у Ромео нет. Здесь он мальчишка, которого от нежной девочки Джульетты отделяют многие пропасти. Она живет в доме с балконом, слугами, знает балы¸ наряды, подарки, комфорт. А он - бродяга, бедолага из подворотни. Единственное его прибежище - мечты и стихи. Ими он отгораживается от бед.

Пьеса претерпела такие безжалостные, просто хирургические сокращения, что ее в этом урезанном виде трудно понять. Даже сюжет тает под ультрафиолетовыми лучами новых трактователей.

Последняя сцена, сцена смерти влюбленных, падает, как беззаконная комета, просто ниоткуда. Меркуцио, лишенный и своего обаяния, и ядовитого остроумия, и значительного объема шекспировского текста, погибает непонятно, походя. Парис, этот несчастный жених-манекен, который глуповато улыбается и все свое сценическое время пытается всучить Джульетте букет хризантем, выглядит лишней марионеткой в наспех придуманном театрике на школьном празднике.

Хороши те актеры, которые не главные герои, но явно мощно, щедро переигрывают солистов. Гешеровские мастера опять ведут основную линию своего театра: прожить даже небольшую роль на пределе душевного труда и смысла. Эти жители вневременного пространства, внежанрового, взрослые люди: Кормилица (Тали Осадчи), папа Капулетти (Ори Янив), Лоренцо (Гилад Клеттер), мама Капулетти (Карин Серуя) действуют логично. Они интересны, колоритны. Все их сценические действия обоснованы и прочувствованы.

Дети из логики выпадают. И их бунт, и трагедия стихийны и кукольно-суматошны. Потому и сострадание к ним как-то не рождается. Да и актеры эти юные пока весьма скромны в своих проявлениях. Они еще учатся театру. Ноам Франк - Ромео и Нета Рот - Джульетта выглядят актерски инфантильными.

Меркуцио Нира Кнаана только внешне, со всеми готскими побрякушками и претензией на свежесть, на остроту андрогинного начала, привлекает внимание. Внутренне все это никак не оправдано. Да и текст, излишне резко сокращенный, тут ему не помогает…

Я с огромным интересом слежу за Рут Сендерович, которая в этом спектакле стала Бенволио. Актриса так сфокусирована на роли, так серьезно и отчаянно существует в этой истории, что запоминается.

В новой версии все строится про принципу «мир стоит на дуэтах». Здесь живут, дружат, ссорятся, воспаряют исключительно парами: Ромео - Джульетта, Кормилица - Лоренцо, Меркуцио - Бенволио, папа Капулетти - мама Капулетти. Авторы новой сказки о добре и зле словно пытаются исследовать вечный загадочный, притягательный смысл очарованности людей друг другом; суть поиска второй половины, феномен гармонии дуэта. Придают ему знак равновесия.

Скандальные супруги Капулетти расставляют свои акценты, Кормилица и Лоренцо свои. Но Меркуцио и Бенволио, Ромео и Джульетта - иные, они не успевают, не суждено им обрести хотя бы такое спорное равновесие, мало-мальски похожее на гармонию… А именно это обретение приносит в наш старый, ворчливый, искалеченный мир тень радости.

Садовник Лоренцо - в этом варианте он заменил падре, церковного человека - все умеет, все благоустраивает. Именно он наводит порядок, чистит бассейн, подметает территорию, а еще он знаток трав, вот и пытается помочь, хотя бы пытается - и дает Джульетте бутылочку зелья. Чтобы спасти ее от ненавистного брака. Он и сам любит; по крайней мере - плотская страсть, чувственность ему совсем не чужды. К слову, романтика и эротика в отношениях Кормилицы и Лоренцо гораздо ярче и убедительнее¸ чем эротическая, чувственная составляющая в союзе Ромео и Джульетты.
От любовной сцены заглавных героев остается чувство неловкости. Такая она неуклюжая и фальшивая. Почему-то вспомнились решения этой сцены в фильме Франко Дзеффирелли, в балете Прокофьева-Лавровского…

Но вернемся в «Ангар», в театр «Гешер», где происходит короткая шекспировская история. Краткость - сестра, мать и пресс-секретарь талантов. Иногда. Не всегда. В этом случае - она враг результата. Вместе с фразами и монологами удален глубинный смысл. Ушла даже логика. И, разумеется, катарсис не возникает на этом полуслове¸ на пастозной недоговоренности финала.

Четверка: Ромео, Джульетта, Меркуцио, Бенволио - совсем дети, очень юные и милые. Они талантливые¸ увлеченные, живые, они стараются, очень стараются - и все же они пока только дети. Они хороши. Но пока не совсем готовы. Да и сам спектакль выглядит чересчур инфантильным.

Идти ли его смотреть? Разумеется! Он показывает роскошный потенциал режиссера Ильиль Семель (она, безусловно, новая звезда нашего театра!), и новые лица молодого актерского поколения, красоту и оригинальность музыки Адама Хена, и эффектную рациональность, говорящую метафоричность декораций и костюмов художницы Полины Адамовой. Перевод Дори Парнеса трагедии великого человековеда на язык сегодняшних израильтян правомерен и лаконичен.

От вечного и значительного всегда есть польза. Вот и пользуйтесь! И еще. Даже не самые звездные спектакли в «Гешере» интересны. Что уже прекрасно!